drugoe_kino

СВОБОДНО И КРАСИВО
(итоги 65 берлинского кинофестиваля)

Каждый раз, начиная разговор о Берлинале, приходится оговаривать его важную особенность: из всех кинофорумов класса «А» он наиболее политически заангажирован. Основанный в Западном Берлине, будучи демонстративным праздником искусства за Стеной, после падения коммунизма он трансформировался в площадку для встречи культур, для диалога о мировых бедах. Это сказывается и при формировании программ, и при распределении призов.

Потому, например, в основном конкурсе есть определенные квоты, согласно которым там всегда находится место азиатскому, латиноамериканскому или восточноевропейскому кино.

Впрочем, что касается обладателя «Золотого медведя» за лучший фильм, то, будучи иранским режиссером, он свою страну – авторитарную Исламскую республику – фактически не представлял, ведь Джафара Панахи на родине обвинили в антиправительственной деятельности и на 20 лет запретили снимать, общаться с прессой и выезжать за рубеж. Однако «Такси» - третья полнометражная работа после объявления приговора.


Перед Панахи стояла задача сложнейшего разбора: снять фильм, не снимая его. Что же он сделал? Устроился работать таксистом. А в такси есть видеорегистратор - обязательный элемент безопасности. Водитель ничего не снимает – он всего лишь следит за безопасностью. Его племянница Хана, бойкая и острая на язык девушка (она вышла получать награду), которая подсаживается позднее и играет саму себя, всего лишь учится режиссуре и потому фиксирует все, что видит на свою бытовую камеру.


И это не Панахи, а подобранный им разбитной толстячок - продавец дисков Омид - снимает на камеру телефона то, что происходит в салоне, а происходит то, что туда вваливается орущая благим матом дама с окровавленным мужем, чтобы ехать в больницу, потому что бедняга пострадал в дорожном инциденте и хочет записать завещание на видео, что все оставляет любимой жене, хотя на самом деле умирать не собирается.


Периодически Панахи узнают – о, вот он, знаменитый Панахи – и спрашивают: спор между учительницей и вором, который считает, что других воров нужно вешать – это же ведь на самом деле сцена, которую он срежиссировал, точно, это автоцитата из его «Багрового золота»? А какие фильмы стоит посмотреть? А у меня для вас есть новый диск. Вот 5 сезон Walking Dead, а вот «Полночь в Париже». Мания кино комична, как и мания власти регулировать кино, но тут тот случай, когда и людоеды бывают смешны.

Простой и многократно использованный прием: таксист возит людей, и в его машине разворачиваются разные истории – у Панахи обретает свежесть местами просто обжигающую, потому что он – прекрасный не только режиссер, но и актер - работает на стыке повседневности и кино, документа и игры, одновременно создает истории и думает вслух о сути своего ремесла. На повседневную действительность и на фикцию кино накладывается выморочная реальность идеологии – и Панахи виртуозно управляется со всеми тремя, постоянно их сталкивая и при каждом таком столкновении добывая энергию настоящего искусства. Так акт обмана цензуры превращается в ажурной красоты фильм - одновременно и комедию, и высокую драму, и манифест сопротивления.

Второй всеобщий любимец, «Вулкан Иксканул», был двойным дебютом: во-первых, Гватемала ранее не участвовала в Берлинале, а, во-вторых, для 38-летнего Хайро Бустаманте это первый полный метр.


Герои – крестьяне, индейцы майя. Зарабатывают сбором кофе на плантации; труд не из легких. Рядом – действующий вулкан, который нужно задабривать молитвами и жертвоприношениями. На кукурузном поле ничего не посеешь и не пожнешь, потому что оно кишит змеями. Бедность – вопиющая. Всем заправляет хозяин плантации, который может оставить целую семью без пропитания и жилья. Чиновникам из города наплевать. Единственный способ устроиться – бежать нелегалом в США или отдать дочь Марию за босса. Фильм, собственно, и начинается сценой, когда на обеде по случаю помолвки все обсуждают героиню как товар.

Бустаманте не поддался соблазну устроить аттракцион фольклорной или пейзажной экзотики (тот же вулкан никогда не появляется в кадре целиком). Для него главное – рассказать историю. Все актеры – органичны и внятны, все природные красоты, равно и городские интерьеры, уместны как среда героев, по-разному подчеркивают их бесправность, но и волю к жизни тоже. Избежал Бустаманте и другой опасности: сочинить сказку про Золушку или чернуху про обесчещенную простолюдинку. Прошел по середине, нигде не пережал. Мария жертвует собой – не вулкану, а семье, и жертва оказывается достаточно большой, чтобы хоть что-то изменилось к лучшему – но тонкий, сдержанный финал все равно полон скрытой, но от того не менее глубокой скорби. «Иксканул» - не погремушка «поэтического кино», а честная и выдержанная по форме социальная драма. Бустаманте сделал больше, чем просто хороший фильм. Он дал голос своей общине. Вывел поэтику не из шаманских обрядов и забавных туземцев, а из обыденного героизма этих людей; потому и приз Альфреда Бауэра за открытие новых путей в искусстве он заслужил.

Сюжет «Тела» польки Малгожаты Шумовской также движется конфликтом младшей со старшими, в данном случае – дочери с отцом. Они оба одержимы человеческим телом, хотя очень по-разному. Отец-следователь с полным равнодушием способен осматривать и протоколировать места самых чудовищных преступлений. Правда, много пьет. А дочь истерически боится потолстеть и потому занимается самоистязанием – беспрерывно что-то ест и беспрерывно съеденное выблевывает, доводя себя до потери сознания. Еще она ненавидит отца, которому, на первый взгляд, все равно. Объединяет их одно горе: умершая мать. Мириться они пытаются через посредство эксцентричного психотерапевта, которая считает себя медиумом, способным контактировать с умершими.

К потенциально безнадежной ситуации Шумовска примешивает просчитанную дозу иронии, добавляет щепоть мистики, не забывает про убедительную долю драмы, и получает трогательную, однако свободную от сантиментов историю со смешным и непошлым финальным примирением.

Впрочем, «Медведя» за лучшую режиссуру жюри решило разделить между «Телом» и румынским «Браво!» (Раду Жуде) - черно-белой костюмированной драмой о том, как в 1835 году мачо-констебль и его астеничный сын гонятся за крепостным народности рома, убежавшим от своего боярина. Здесь та же беда, что у всех исторических картин – герои служат приложением к антуражу. Фильм мог быть и не черно-белым – это никак не мотивировано его эстетикой, да и первая треть позапрошлого века не соответствует такому воплощению: это время не фотографии, а классической живописи, то есть подробного богатства красок. Но, похоже, именно цветовая сдержанность, а также изуверский финал решили дело, и неиссякаемая «румынская волна» получила еще одно фестивальное поощрение.

Американский режиссер-затворник Терренс Малик, кумир кинематографических эстетов (особенно после «Золотой пальмы» в Каннах за «Древо жизни» (2011)), остался без призов, так же, как и живая легенда кинематографического постмодернизма – британец Питер Гринуэй.


Терренс в «Рыцаре чаш» решил не только поупражняться на истасканную тему про земное бытие как сон, но и повоевать – успешно - с линейным сюжетом. Кристиан Бэйл играет пресыщенного голливудского комедиографа (кстати, с юмором Малик никогда дружил) в поисках смысла жизни; однако поиск этот сводится к укладыванию в постель очередной красавицы, очередной вечеринке или очередной ссоре с отцом – все под проникновенные закадровые монологи, растянутые на 2 часа экранного времени. Ласкающие глаз планы городских и природных пейзажей, роскошные панорамы, проплывы и пролеты камеры, очевидно, призваны создать нужный градус визионерства, но результатом становится лишь помесь телеканала «Дискавери» и конкурса мокрых костюмов от кутюр.


Гринуэй наконец-то перестал превращать свои фильмы в каталоги и цитатники, а снял традиционную биографическую драму напополам с любовной историей. Конечно, «Эйзенштейн в Гуанахуато» насыщен привычными трюками: полиэкранами и титрами, костюмированными массовками и километрами цитат, фронтальными живописными планами и анимационными вставками, лекциями на темы политики и культуры. Но при этом и смыслы, и образы четко организованы вокруг фигуры героя. Эйзенштейн по Гринуэю (в исполнении Эльмера Бака) – гениальный эксцентрик, бунтарь, божий клоун, который не знает ни минуты покоя, беспрерывно говорит, кричит, ест, пьет, ворует вилки, занимается сексом, танцует в мексиканском городке, раскрашенном в ностальгические цвета классического «Техниколора». Фабулу можно уложить в одну фразу: Эйзенштейн влюбляется в красавца-гида, у которого есть жена и двое детей, но разлука неизбежна. Согласно режиссеру, это «Десять дней, потрясших Эйзенштейна», но на самом деле это 105 минут, частично возобновивших интерес к Гринуэю. Правда, не настолько, чтобы вновь вернуть его в фокус массового внимания синефилов.

Визуальной рифмой к картине Малика кажется «Перламутровая пуговица» патриарха чилийского неигрового кино, 74-летнего Патрисио Гусмана – документальный эпос о воде и смерти. Здесь также в изображении царят красивости в духе просветительских телеканалов и закадровый монолог сцепляет воедино видеоряд, читая проникновенную проповедь о физике, метафизике и метафорике воды, о побережье Патагонии (тысячи фьордов и островов, изумительные съемки с воздуха), об индейцах, способных проплыть на каноэ тысячи километров по штормовому океану, о почти полном уничтожении этого уникального народа белыми поселенцами при помощи правительства, о диктатуре Пиночета, об острове, ставшем сначала последней резервацией аборигенов, а потом концлагерем для противников режима. История замыкается на одних и тех же местах, а наиболее впечатляющая сюжетная связка устанавливается между двумя перламутровыми пуговицами – сначала за их пригоршню купили индейца в 19 веке (Джемми Баттон – Button с английского и переводится как «пуговица»), чтобы сделать из него «джентльмена», в итоге искалечив его психически и нравственно; те пуговицы как две капли воды похожи на пуговицу с рубашки жертвы Пиночета, найденную на дне моря; а еще в космосе есть водная туманность, в 120 миллионов раз больше Мирового океана Земли, и, может, хоть там найдется место для всех бесприютных индейских душ, чьи обладатели верили, что после смерти превратятся в звезды.

Фильм Гусмана – образчик интересно задуманного повествования при посредственном визуальном воплощении. Жюри отметило именно драматургию - «Медведем» за лучший сценарий. Но и в фильме другого чилийца, Пабло Ларраина, – «Клубе», внезапно награжденном вторым по значимости Гран-при жюри, сценарий хорош, а вот все остальное едва ли достойно упоминания. История о проштрафившихся католических священниках в провинциальной ссылке, которая начинается как комедия, продолжается как психологическая драма, перерастает в триллер, завершаясь как антицерковный памфлет, снята некачественно до удивления, ведь Ларраин в 2012 году прославился вполне профессионально сделанной мейнстримной политической драмой «Нет». Вероятно, здесь и восторжествовала вышеупомянутая политическая линия Берлинале: уязвить погрязший в скандалах Ватикан для людей искусства из основного жюри было делом чести.

Всего берлинский конкурс составили 20 участников; но выше затронуты наиболее интересные фильмы, и их, похоже, вполне достаточно, чтобы с уверенностью сделать два вывода: на 65 Берлинале эстетическое в разумных пределах возобладало над политическим, а лидерство захватили страны, которые раньше относились к «развивающимся» или же посткоммунистическим.

Иными словами, Третий мир, свобода и искусство взяли верх. И это хорошо.

Дмитрий Десятерик, «День», Берлин-Киев