Мир был ещё таким новым, что многие вещи не имели названия, и на них приходилось показывать пальцем.
Габриэль Гарсия Маркес. Сто лет одиночества
Габриэль Гарсия Маркес. Сто лет одиночества
В одном из мультипликационных советских минисериалов (в свете нынешних тенденций вполне уместно назвать его именно так) жил котёнок по имени Гав, и был у него друг – щенок. Однажды в грозу котёнок забрался на чердак для того, чтобы «бояться». Именно так, понарошку, для удовольствия. Так «боятся» в комнате страха или на колесе обозрения. Нравилось ему это занятие. А вот щенку-то было по-настоящему страшно, но, несмотря на свой страх, он всё равно поднимался вместе с котёнком наверх, поближе к ужасной грозе с молниями и громом. И котёнок, и щенок, пусть и по разным причинам, но не хотели «бояться» и бояться в одиночку. Котёнку в кампании было сподручнее, а щенок просто представить себе не мог, как это можно быть не с другом в таком важном, пусть и страшном, деле? О молодых людях (два парня и девушка), которые были вместе в один из важнейших периодов своей жизни, и пойдёт речь дальше.
Взрослеть в одиночку трудно. Во-первых, потому что это само по себе нелёгкое занятие, а во-вторых, повзрослеть, находясь в уединении, практически невозможно. В одиночестве нет тех внешних ориентиров, относительно которых можно заметить изменения себя, а ведь только эти изменения и говорят о взрослении. Потому, без стороннего наблюдателя (или даже соучастника, совзрослетеля) можно просто не понять, что ты становишься другим. Есть, конечно, ещё один путь – самоанализ, но им может и хочет заниматься далеко не каждый, потому именно реакция окружающих на то, что ты делаешь, как изменяешься и что собой представляешь на данный момент, является главным источником информации о себе. В одиночестве внешнего информационного канала нет, следовательно, нет и понимания того, что происходит; а без понимания явления, нет и его самого. Находясь в абсолютном одиночестве, вполне возможно повзрослеть, состариться и умереть, так и не поняв этого. Наверное, так чувствовал себя Бог, пока не создал мироздание.
Взрослость выражается не только (и не столько) физическими параметрами (рост, вес, размер ног, рук, груди, гениталий, морщинистость кожи и т.д.), главный показатель – это изменение психики, эволюция взглядов, отношения к окружающим, к себе, самоидентификация и определение своего места в мире.
В общем, взрослеть трудно, потому дети инстинктивно стараются обустроить свой подъём по лестнице проживаемых лет не в одиночку, а подбирая себе по дороге товарищей, с которыми, по их мнению, всё пройдёт лучше, чем без оных. Дети и подростки легко заводят знакомства, переходящие в дружбу, при этом отношения складываются настолько крепкими, что могут длиться на протяжении всей жизни. Они проходят проверку пубертатным периодом, и если это их не убивает, то делает крепче. Преодолев вместе этот жизненный этап (на котором так остро всё чувствуешь, что кажется, будто можно насмерть порезаться о брошенное вскользь острое слово), по сути, посторонние люди становятся друг другу гораздо ближе, чем родственники. Подросткам хочется понимания без заботы, тепла без опеки, а дать им это могут лишь сверстники, очень редко взрослые, и точно не родители (лишь в качестве исключения). Потому так дорога возможность остаться на какое-то время в доме без взрослых. Почувствовать свободу. А дорвавшись до этой «свободы», использовать полученное (стремительно короткое) время хочется на полную катушку. Именно так и поступают отпрыски парижских буржуа Тео и Исабель, приглашая своего новоиспечённого друга Мэттью (американца, приехавшего на учёбу во Францию) погостить у них какое-то время, пока родители не вернутся домой из загородной поездки.
Тео и Исабель, брат с сестрой, росшие с детства вместе, сиамские близнецы, которых разделили при рождении (подсказка об этом даётся в виде брошенной вскользь фразы и одинаковых шрамов), по сути являются одним человеком, и для того чтобы открыть в себе что-то новое, им просто необходим Другой. Чтобы внимательно себя рассмотреть нужно зеркало. Потому Мэттью и необходим Исабель с Тео – чтобы они смогли отразиться в нём. Избирательное зеркало родительской любви покажет только малых неразумных детей; выгнутое зеркало общественного мнения выделит и выпятит только те черты, которые не укладываются в рамки принятых норм; и только человек искренне заинтересованный тобой, твоим внутренним миром, твоими чаяниями и помыслами, постарается передать наиболее объективно всё, что увидел в тебе. Он достигнет самого дна в своём неудержимом стремлении и покажет такие глубины, о которых ты и не подозревал. Хотя, конечно, и он может быть ослеплён своими чувствами, но это необъективность другого толка. Объективнее зеркала пока нет.
Сверстники-зеркала являются одновременно и объектами для исследования, на них можно ставить опыты, подтверждая или опровергая свои теории. Неважно, какие аспекты исследуются – сексуальные, моральные или социальные – нужен подопытный, которым для своих товарищей и становится Мэттью. Здесь и кроется главный конфликт, приведший в итоге к разрыву этих странных отношений: если американец нужен французам лишь в качестве «хомячка для опытов», то они ему – необходимы для нормального существования, как пища, как воздух. Без друзей и близких, не имея возможности поделиться хоть с кем-то сокровенными мыслями, живущий впроголодь (и физически, и духовно, а главное – чувственно) бедный студент, он задыхается в чужом городе, в чужой стране, в чужом измерении. Кино с большой буквы – вот его единственная страсть, поэтому совсем неудивительно, что именно на кинопросмотре он впервые замечает Исабель, яркую, энергичную, стильную и утончённую, но в то же время, резкую и брутальную. Не обратить на неё внимание невозможно, и уж тем более нельзя устоять, если внимание на тебя обратила она сама. Поэтому приглашение на ужин (а позднее – и остаться переночевать в свободной комнате) он принимает без сомнений.
Первый шаг на пути сближения – начало эксперимента, проверка «на вшивость» – происходит следующим утром в ванной комнате. Утренний туалет прерывается бесцеремонным вторжением Тео, который обнажённым, ничуть не смущаясь своего гостя, совершает при нём интимные омовения. В такой обстановке и происходит приглашение Мэттью «пожить у нас, пока родители уехали». Это «пожить» превращается в яркую и безумную жизнь, ту саму «свободу». Пользуясь доставшимся им в свободное владение домом и временем, подростки жадно изучают всё вокруг. Их краткая совместная жизнь – цепочка инициаций. Всё происходит впервые: Исабель лишается невинности и впервые готовит (кулинарный опыт, в отличие от сексуального, оказался крайне неудачным); Мэттью – лишает её девственности в присутствии Тео и принимает с близнецами ванну; Тео – онанирует перед своими друзьями и ищет еду на помойке. Познавая себя, свою чувственность, свои тела, их ограничения, совместно, семимильными шагами, минуя целые пролёты за один скачок, поднимается троица на вершину физиологического взросления, оставляя этические глубины на откуп осмыслению, которое произойдёт гораздо позднее. Всё приходит с опытом, понимание в том числе.
С каждым новым открытием атмосфера отношений накаляется. Кровные узы, сексуальные связи, вожделение, ревность, страсть, стеснение, дружба, любовь, ненависть, насилие, жестокость – всё туго стягивается одним гордиевым узлом, разрубить который можно лишь разрывом, выходом за рамки трио, движением против волны политической активности, скольжением титров за грань кинореальности.
Наверное, это самый трогательный и целомудренный фильм Бернарда Бертоллучи, который, несмотря на свою нарочитую откровенность и почти физиологичность, необыкновенно красив. Только старики способны так рассказывать о своей юности. О том времени, когда Бельмондо с Делоном были моложе, кино – целлюлоиднее, мейнстрим – артхауснее, а интерьеры – винтажнее. Да и вообще, всё было чище, светлее, добрее, ярче – перечислять можно до бесконечности, всего и не упомнить… Старость теряет память, и становится похожа на юность: если первая не помнит греха, то вторая его просто не знает. Жизнь полна ярких красок, она ещё не успела обесцветиться, превратиться в баланс чёрного и белого, став попросту серой. Этому ещё только предстоит произойти. А пока нет времени задумываться. Молодость – это огонь! Это энергия! Это сила! И это время, которого ещё уйма, но которого так катастрофически не хватает, чтобы жить…
— Просто ты ко мне необъективно относишься.
— Еще как. Еще как необъективно...
ПС.: в своё время фильм произвёл на меня настолько сильное впечатление, что по его мотивам (и немного шире) был написан мною акростих, ознакомиться с которым можно, пройдя по ссылке.
Community Info