- Красиво…
- Что?
- Жизнь… Такая долгая.
Много пышных слов сказано о начале любви, стремлении ее достигнуть, о трудностях на пути. Чуть меньше говорят о том, когда уже случилось, питательная взаимность – плохой источник вдохновения. И редко кто оглянется, чтобы найти ее в самом конце.
Жорж и Анна зашли далеко. Наверное, они и сами не заметили, как прошагали отметку «80» и оказались у выхода вместе. То самое искомое счастье. Уютная жизнь обеспеченных стариков друг у друга. Картины, музыка, благодарные и прославленные ученики, заботливая дочь приезжает в гости, вежливые соседи. Обычно здесь начинаются финальные титры, потому что лучше уже не будет и дальше заглядывать страшно, но Ханеке не боится.
[...] Сначала откололся кусочек: Анна стала засыпать на ходу и ничего не помнила после.
Не о чем беспокоиться, - сказали врачи, - забилась сонная артерия – рутинная операция, всего 5% возможных осложнений. Не повезло.
«У меня парализована правая сторона тела - только и всего, это бывает в старости. Давайте поговорим о чем-нибудь другом», - с улыбкой просит Анна пианиста Александра Таро (настоящего) и предлагает сыграть багатель.
Жизнь осторожно продолжается, понемногу разводя мосты. Они учатся новым правилам, привыкают к зависимости и кусающей жалости, все реже открывают дверь и чаще выключают телефон.
Потом пришел инсульт, а с ним ночные недержания, проблемы с речью, памятью, сном. Теперь только лежа и молча. Вдвоем.
Меня удивило, что для многих фильм стал откровением и шоком, а Ханеке обвиняли в перегибах и желании больнее уколоть своего зрителя. Тяжелые болезни не так уж редко встречаются, если не закрывать глаза, и старость ближе, чем кажется. По-моему, напротив – это скромный, сдержанный фильм. Отношения семейной пары спокойны, церемонны. Для нас, возможно, все даже слишком чисто и сухо, без традиционных рыданий и заламываний рук, обыкновенная жизнь. Она настолько пресная и замкнутая изнутри, что о любви все время забываешь, ее как будто нет. Вот это: «Не потому, что от нее светло, а потому, что с ней не надо света». Не надо уже ничего.
Тяжело переживающий болезнь Анны Жорж не клянет судьбу и не читает нам взволнованные строки – он перестилает постель и кормит ее из ложки. Ему не нужны ни Бог, ни зритель и даже визиты дочери нарушают хрупкое равновесие этой пары, ведь тогда придется объяснять, а силы скоро кончаются, и будущего у них нет.
Они живут в просторной квартире с высокими светлыми окнами и неприятно узкими проходами - едва умещается коляска Анны. На самом деле там есть еще двери – широкие, их распахнут другие люди позже, но нам все время показывают две норы, стягивающие пространство, в котором трудно дышать.
Ханеке постепенно сделал будничный реализм своим коньком и показывает людей очень просто, без намека на драматическую театральность. Не выжимает сочувствия и не настаивает на анализе, и, кажется, стремится убрать или спрятать свое мнение вовсе. Этот аскетизм удивляет и предлагает свободу: кажется, что зритель предоставлен себе, а сам он занят только фильмом, словно стоящий спиной дирижер. Он не играет с нами, не намекает, не подмигивает. Темы любви, жизни, смерти – и так громкие, думаю, поэтому режиссер не допускает слишком складной символики, способной все превратить в куплет.
Зрелищности Ханеке предпочитает деликатность и строгость, приглушает краски, убавляет звук. Это кино для взрослых, которых не надо вести за руку и кому не нужны подсказки.
Безупречный исследователь расправляет пинцетом сомнения, успокаивает хлороформом чувства, отсекает намалеванную пальцем романтику и оставляет документ. Опись потрясающей жизни.
Community Info