На дворе 52-ой, последний год американской оккупации. В ближайшее время Япония должна стряхнуть с себя липкое прошлое и обрести себя заново. Но что ей, бедной, светит, когда мозг ее промыт беспощадной клизмой американской пропаганды, сделавшей из Тодзё сотоварищи козлов отпущения, в то время как те же самые бюрократы, что представали перед токийским трибуналом в 46-ом, занимают скрипучие кресла бюрократической машины Новой Японии, отчаянно пытающейся прикрыть гениталии травмы поражения фиговым листом экономического чуда, подобно своей бывшей Фрау? Подобно последней, ей светит аккумуляция неспособности оплакать потерянного Отца (см. Alexander Mitscherlich "Inability to Mourn", "Fatherless Society"), отдав себя на растерзание оголтелому пацифизму и мимимишной поп-культуре, призванным заштукатурить Нанкин и Батаан, выбрав путь "мумии", Ватанабе до диагноза.
Вопреки бытующему мнению, все рухнуло не в момент, когда были сброшены бомбы на Хиросиму и Нагасаки, а в момент, когда дрожащий голос Хирохито зазвучал из рупоров полуразрушенных японских городов и когда император претерпел символическую кастрацию на глазах у поколения, для которого миф являлся неотъемлемой частью реальности. Возвращение мертвого Отца в лице новой бюрократической машины отменяет желание его убить, погружая новорожденного поствоенного Эдипа-кун в символический анабиоз - между тоской по мертвому отцу и по утробе матери (см. также Такэо Дои "Анатомия Зависимости").
Новая Япония, заточенная в образе детской площадки, еще долго будет ходить под колпаком этого парадокса, между молотом наполовину сфабрикованного (реставрация Мейдзи), наполовину вытесненного (эпоха империализма) прошлого и наковальней "умытых рук", находя в себе силы переоцить свои ценности лишь в алкогольном полузабытьи и отчаянной сублимации, которая, однако, всегда будет находиться в тени этой мазохистско-посттравматической культуры.
Community Info