Совершенно особое место в программе ММКФ всегда занимало латиноамериканское кино - полнокровное, фактурное, яркое, исполненное Эроса и Танатоса (в основном, конечно, Танатоса - для веселья планета наша мало оборудована, и её латиноамериканская часть исключением не является), но при этом необычно витальное и жизнеутверждающее. Вот такой парадокс: и латиноамериканское, и восточное кино исследуют смерть, но при этом дают волю к жизни, в отличие от евроатлантического кино, изображающего различные проявления жизни - бессмысленной и больше похожей на медленное умирание. Тектонические изменения, происходящие в сегодняшнем мире, пока что эту кинематографическую тенденцию не переломили, а может, и лишь усугубят, кто знает. В этом году впервые латиноамериканское кино наконец-то выделили в отдельную номинацию "Anima Latina" - подозреваю, что это был своеобразный оммаж председателю жюри основного конкурса, бразильскому режиссеру Эктору Бабенко (в нынешнем мире бразильский режиссер - это родившийся и большую часть жизни проживший в Аргентине сын польской еврейки и украинца), хотя эта программа напрашивалась уже давно. Сам Бабенко, кстати, считает, что никакого объединяющего понятия "латиноамериканское кино" не существует, а есть лишь кино плохое и хорошее, интересное и неинтересное.
Кроме этого, одним из главных фестивальных событий стала ретроспектива фильмов самого Эктора Бабенко - певца фавел, исследователя социальных низов, маргиналов, обездоленных, детей улиц, режиссёра жёсткого, мрачного, склонного к натурализму, не боящегося показывать социальное насилие во всей своей неприглядной откровенности. Идиоты, составлявшие расписание ММКФ, можно сказать, чуть не сорвали ретроспективу, зачем-то поставив в первый фестивальный день показ последней, слабоватой, старчески-слюнявой картины Бабенко "Прошлое", абсолютно не вписывающейся в привычный почерк мастера, диссонирующей со всем его предыдущим творчеством. На самом деле, значительной частью новых фестивальных картин можно было бы смело пожертвовать ради остальных четырех картин ретроспективы (всего за свою долгую жизнь Бабенко снял 9 - мал золотник, да дорог). Оглушительное, ошеломляющее впечатление производит трехчасовое кинополотно "Карандиру" - о жизни самой большой на планете мужской тюрьмы в Сан-Паулу.
Эпическая тюремная сага "Карандиру", вышедшая на экраны в 2003 году, стала не только национальным кинособытием, но и потрясла мир, собрав все мыслимые и немыслимые кинонаграды. Незадолго до премьеры ленты Бабенко был стерт с лица Земли, так сказать, её главный персонаж - одноименная мужская тюрьма в Сан-Паулу, мировой криминальной столице, самая большая и переполненная тюрьма планеты. В 2002 году Карандиру, пользовавшаяся дурной славой, особенно после бойни 2 октября 1992 года, в ходе которой полицейскими были убиты 111 заключенных, была срыта, и на её месте сейчас парк и детская библиотека. Разрушение Карандиру, символа беспросветной обреченности отверженных, кстати, произошло сразу после победы на выборах Лулы да Силвы, знаменовавшей начало руководства страной левыми - конечно, это не более, чем совпадение:))...
Фильм снят по автобиографической повести Драузио Вареллы - онколога-волонтёра, прибывшего в Карандиру лечить её обитателей от СПИДа, болен которым был каждый пятый заключенный тюрьмы. Книга Вареллы и, собственно, сценарий фильма - это сборник очерков, написанных на основе рассказов заключенных. Каждый обитатель Карандиру рассказывает о своей скорбной жизни, о семье, о глубоко личном, о роде своих занятий, о том, как дошёл до жизни такой. Из этих историй складывается неприукрашенная, местами страшноватая, местами трогательная палитра человеческого горя. Для доктора Вареллы, становящегося для многих заключенных единственной отдушиной в мире равнодушной жестокости, чем-то средним между врачом, священником-исповедником и добрым родственником, обитатели Карандиру тоже постепенно становятся родными - это уже не просто мозаика абстрактных характеров и психологических портретов, а люди, чьи истории и личные трагедии доктор пропускает через себя. Убийцы и наркоторговцы, мелкие жулики и воры в законе, прожжёные рецидивисты и хладнокровные головорезы соседствуют с теми, кто попал в тюрьму по ошибке, по оговору, по молодости, по глупости, от безысходности, потому что надо что-то есть и как-то жить, братья, мстившие за честь сестры, ревнивые мужья, мужчины-проститутки и мужчины-контейнеры для героина, почтенные отцы семейств, гомосексуалисты, трансвеститы и транссекусалы, все они проходят перед глазами доктора Вареллы. Но, пожалуй, самое интересное - это то, как у узников Карандиру складываются отношения между собой. Классические тюремные иерархии, системы подчинения авторитетам, обструкция опущенным, практики солидарности и взаимопомощи, непростые взаимоотношения с администрацией тюрьмы - всё это, наверно, во всех уголках тюремного мира выглядит похоже. Антисанитарией, эпидемиями и скученностью нас, пожалуй, тоже удивить трудно. А вот то, с какой легкостью и отсутствием каких-либо последствий заключенные убивают друг друга, это для российского зрителя, наверно, все же непривычно. Параллели и аналогии проводить не будем - уж слишком грустная это тема:(.
Смысловой кульминацией и психологической доминантой всей картины служит сцена кровавой расправы полиции над заключенными, получившей название "резня в Карандиру". Кадры страшной бойни, максимально приближенные к реальным, длятся всего несколько минут, а прошедшие три часа хронометража сразу начинают восприниматься как зловещая обстоятельная экспозиция к кровавой экзекуции. Масштаб съемок впечатляет - в отдельных сценах Бабенко задействовал до 8 тысяч (!!!) актеров массовки, часть из которых была в прошлом реальными узниками Карандиру. Очевидцы событий вспоминают, что стены, полы, дворы тюрьмы были сплошной кровяной лужей, кровь струилась по лестницам, всё было усеяно трупами, ранеными, искалеченными людьми, отовсюду летели куски кровавого мяса. Причины этой неимоверно жестокой, не укладывающейся ни в какие рамки рационального понимания расправы, кстати, до сих пор не до конца ясны. По официальной истории, полиция прибыла подавлять обычный тюремный бунт, ну и перестаралась немного. Каноническая версия гласит, что бунт заключенных был против жестокости персонала, за улучшение питания и условий содержания. Из фильма Бабенко, однако, это неочевидно - там, вроде, всё начинается из-за выяснения отношений между зеками, с драки стенка на стенку. Так или иначе, реакцию полиции адекватной никак не назовешь - то, что мы видим на экране, это обычное узаконенное (да и узаконенное ли?....) массовое убийство, напоминание о том, что монополией на душегубство в конечном итоге обладает только государство.
До тех пор, пока живут и творят Себастьян Аларкон и Андрес Вуд, чилийское кино будет оставаться одним из самых значимых в мире. И если первый, наверно, связан с нашей страной ничуть не меньше, чем с родным Чили - Аларкон всегда жил и живет на две страны, то сорокапятилетний Андрес Вуд - воплощение всего лучшего, что есть в современном чилийском кинематографе, уже не связанным пуповиной с советской киношколой. Крайне редко встречаются режиссёры, у которых каждая новая работа - абсолютный шедевр. В позапрошлом году ММКФ украсил замечательный фильм Вуда "Мачука" http://kolobok1973.livejournal.com/11441
Недаром говорят, что о чем бы ни писал любой чилийский писатель, о чем бы ни снимал любой чилийский режиссер, всё равно книга или фильм будет об 11 сентября.... Виолета Парра, воплощение чилийского народного духа, народной музыки и поэзии, не дожила до 11 сентября шести лет - в начале 1967 года выстрелила себе в голову из купленного в Боливии пистолета. И тем не менее вся её жизнь, её творчество, её песни, стихи, её общестенная деятельность, создаваемые ей сценические, музыкальные, художественные образы, все это было предтечей событий, рваной раной оставивших след в сердце каждого чилийца. Родившись на городской окраине в бедной многодетной семье, Виолета с младенчества была окружена музыкой, фольклорным пением, самодеятельным семейным театром, выступала с отцом, сестрами и братьями, некоторые из них тоже оставили заметный след в чилийской национальной культуре - брат Виолеты Никанор Парра, физик и писатель, даже был выдвинут на Нобелевскую премию по литературе...
Франсиска Гавилан, исполняющая роль Виолеты, похожа на неё настолько, что хочется уверовать в переселение душ - некрасивое лицо с отметинами оспы, большой бесформенный рот и огромные, магнетической выразительности глаза... Виолета притягивала к себе взгляды и разбивала сердца, сама обладала горячим сердцем, жила страстями, отдавая любви (чаще всего, несчастной) всю себя, как многие искрометно талантливые люди, была искренней и бескорыстной, плоть от плоти народной. "Быть певицей очень легко, - говорила она, - просто надо слушать и слышать свой народ". И народ, надо сказать, платил ей тем же - её выступления превращались в настоящие фестивали под открытым небом. Она рано вышла замуж за активиста компартии, родила детей, с первым мужем жизнь не сложилась, но любовь к СССР, ко всему советскому, к русской культуре осталась с ней навсегда - Парра была желанной гостьей в чилийско-советских домах дружбы, а чилийские буржуазные националисты, борцы с коммунизмом её ненавидели. "Чилийский Маккарти" - Фернандес Ларраин - даже включил имя Виолеты в списки «подрывных элементов», которые регулярно публиковал в реакционной прессе.
Виолете, подлинно народной певице, артистке, поэтессе, претила коммерциализация фольклора, превращение народного творчества в кич, рассчитанный на экспорт. Она отправляется в "фольклорную экспедицию", ходит по деревням , по домам стариков, записывает их песни и предания, ухитряется разговорить разве что не немых и мертвых, собирает уникальный материал, который.... никому не нужен: кабинетные университетские гуманитарии не интересуются аудиозаписями дребезжащих старческих голосов с фоном в виде кудахтания кур и блеяния овец - в отличие от Виолеты Парра, они народ не слышат... Популяризировать свои фольклорные изыскания Виолете не дают, припомнив... её симпатии к коммунистам.
В 1955 году Виолета впервые выезжает за границу - её приглашают в Варшаву на Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Яркий эпизод фильма - во время интервью на национальном чилийском телевидении ведущий спрашивает, не пугает ли её то, что она едет в коммунистическую страну. "Наоборот, - отвечает Виолета, - меня это вдохновляет. Я не коммунист, но я желаю моему народу и моей стране добра, а значит, всё же немножко коммунист..." В Европе Виолета задержалась надолго - она ютится в дешевых комнатах, зарабатывает пением в ресторанах, но в то же время записывает чилийские песни для ЮНЕСКО, для фонотеки парижской Сорбонны, записывается в Лондоне на радио и снимается в передачах и телеконцертах... Жизнь её насыщенна, но одновременно и трагична: с рождения и до самой смерти за ней ходит по пятам бедность, нищета разбивает все жизненные надежды, да и в личной жизни трагедия за трагедией - во время её европейского вояжа заболевает и умирает младшая дочь, смерть которой она себе так и не простит до конца жизни, брак со вторым мужем распадается... Черные и белые полосы в жизни Виолеты чередуются: после Европы она активно записывается на Родине, выступает с концертами. Отношение власти к странной маленькой женщине с крестьянскими замашками и излишне прямолинейным характером противоречивое - с одной стороны, ей разрешают открыть "Музей фольклора", а с другой - запрещают некоторые её песни, которые потом войдут в золотой фонд чилийской культуры, наряду со стихами Пабло Неруды, песнями Роландо Аларкона, Тито Фернандеса, Глории Бенавидес, Виктора Хары, групп «Инти Ильимани», «Килапаюн», запрещают ей выезд в США, куда её пригласили петь... В список запрещенных попадают самые выразительные её песни - «Беднякам некуда обратить свои взоры», «Мне нравятся студенты», «Вставай, индеец!», «Что скажет святой отец», «К центру несправедливости»...
Симпатизирующий её таланту мэр маленького городка выделяет ей клочок земли и разрешает открыть "фонду" - крытое брезентом кафе, где по вечерам играет музыка и танцуют бедные горожане. Прибыли фонда практически не приносит - большинству посетителей нечем платить за еду и выпивку, и Виолета кормит их "в кредит", зная, что денег у них никогда не будет - зато превращается в настоящий народный культурный центр, место притяжения и интеллигенции, и простых чилийцев, любящих музыку и поэзию... В 1959 году, еле выжив, оправившись от тяжелейшего гепатита, и будучи прикованной к постели, Виолета начинает вышивать картины шерстяными нитками, создавая необычные, экспрессивные, сюрреалистические композиции, тогда же начала лепить из глины... Сколько бы граней её таланта открылось бы, проживи она подольше?.... В том же году судьба сводит её с последней, оказавшейся поистине роковой любовью - Жильбером Фавре, гуманитарием без особых занятий, намного моложе её. Страсть разрушительная, сжигающая её изнутри, всепоглощающая и в то же время обречённая - слишком велика разница в возрасте... Кульминация фильма Андреса Вуда, да, наверно, и всей жизни Виолеты Парра - её персональная выставка в Лувре, такой чести до этого не удостаивался ни один латиноамериканский художник. Но никогда народному художнику не суждено разрушить стену социальных предрассудков и неравенства - пока гламурная парижская публика на открытии выставки какой-то странной нищей латиноамериканки пьёт шампанское и поглощает фуа-гра, про виновницу торжества забывают, а потом захлопывают дверь перед её носом - заморить червячка плебейка может и на кухне. На дворе 1964-й год...
Общепринятая версия самоубийства Виолеты Парра - измена и отъезд в Боливию молодого возлюбленного, но кинолента Вуда дает понять и прочувствовать - даже такой сильный духом человек, как Виолета, рано или поздно устает от борьбы за выживание, от удушающей нужды, от социальной несправедливости, от невозможности быть уверенной в будущем своих детей, от постоянных долгов и невозможности заниматься любимым делом... Но настоящий художник остается в памяти народной - песни Виолеты, ставшие национальным достоянием, надолго переживут своего автора.
Антология-гептамерон "Семь дней в Гаване" - сборник из семи новелл разных режиссеров, посвященных, как нетрудно догадаться, Кубе. Формат такого киноальманаха в последнее время распространен - импрессионистские сборники киноэссе, посвященные Парижу, Токио, Нью-Йорку, Москве мы уже видели, к их созданию обычно приглашаются крупные режиссеры, у которых есть какая-то глубоко личностная, из разряда "магии места", связь с воспеваемым городом. Каждая новелла привязана к одному дню недели и представляет собой либо связную историю о Кубе и кубинцах, либо какой-то эпизод, эмоциональное впечатление, передающее атмосферу Гаваны, снятое глазами либо героя-кубинца, либо гостя Острова Свободы. Самое интересное, что у всех семерых авторов абсолютное разное отношение к кубинским реалиям (это буквально прочитывается, вне зависимости от сюжета и сценария), тем не менее картина воспринимается как единое художественное полотно, сшитое из семи кусочков так искусно, что и швов почти не видно.
"Понедельничная" зарисовка пуэрториканского секс-символа Бенисио дель Торо вполне релевантна репутации автора - о чем еще может снимать секс-символ, если не о сексе:), сам гаванский воздух - пряный, горячий, - буквально пропитан сексуальным предвкушением. Впрочем, до секса как такового дело не доходит - юный американец, приехавший из США в Гавану учиться киноискусству (!!!! - если гора не идет к Магомету, и кубинцам о Голливуде остается только мечтать, то Голливуд сам придет в Гавану, подтвердив аксиому о едином культурном пространстве и отсутствии границ), коротая вечер в баре, выбирает из многообразия девиц самую привлекательную, ведет её в номер Националя, и уже в самый ответственный момент обнаруживает, что выбранная девица совсем не девица, а транс:). В маленькую короткометражку дель Торо ухитряется впихнуть толику собственного антисоветизма (завсегдатаи гаванских питейных заведений ругают советское кино, пуская слюни на Голливуд), да и сама концепция кубинско-американских отношений (американец намеревается поиметь кубинца, да не выходит) на первый взгляд должна вызывать отторжение, отчасти всё спасает мягкий юмор автора - в итоге белому господину ничего не обламывается, но сам стереотип о Кубе как о месте сексуального паломничества белых господ со всего мира, увы, живуч среди самих латиноамериканцев. В любом случае, изначально мы настраивались на эротическую кинозарисовку, а она оказалась вполне юмористической.
Ещё смешнее следующая история - "Джем-сейшн", снятая Пабло Траперо: в Гавану на кинофестиваль приезжает Эмир Кустурица собственной персоной, получать наградную статуэтку. Бесподобный Кустурица играет сам себя, а точнее, не играет вовсе, а просто живет на экране: в Гавану мэтр кинорежиссуры прилетает пьяным в сиську, не просыхает ни на минуту и улетает точно в таком же состоянии нирваны. Перед выходом на сцену великого Эмира тошнит за кулисами, свою мобилу он в первый же день топит в море, звонит жене в Белград с мобильника чернокожего шофера, везущего его до гостиницы, тут же ангажирует его в новый фильм и забывает приз у него в машине. Очень жизненно - для Кустурицы, полчающего искреннее удовольствие от съёмок, это кино абсолютно документальное:))).
Хулио Медем снимает историю симпатичной кубинской певички, которой предложен нехитрый путь к контракту через постель продюсера-европейца, но в итоге гордая кубинка посылает похотливого европейца подальше и возвращается домой. И вновь та же навязшая в зубах тема сексуальной эксплуатации, та же матрица потребительского отношения европейца..
Самая забавная зарисовка, на мой взгляд, получилась у палестинского режиссера Элии Сулеймана - он прилетает в Гавану, чтобы встретиться с Фиделем Кастро, но проводит томительные часы у телевизора, слушая выступления Команданте :) - встреча почему-то откладывается, режиссер, облеченный высокой миссией передать кубинскому лидеру что-то от своего руководства, нарезает круги по Гаване, общается с продавщицами, уборщиками, велосипедистами, детишками, уличными музыкантами, а долгими летними вечерами по семь часов внимает зажигательным речам Барбудо. Вроде бы, ирония, но совсем не злая, а очень мягкая, добродушная, не вызывающая отторжения, а наоборот, располагающая к автору. Состоялась ли встреча в итоге или нет, мы не знаем, это остается за кадром, но мы почему-то уверены, что состоялась:), а как же иначе-то.
Самая загадочная, мистическая, погружающая в транс новелла - у импрессиониста Гаспара Ноэ: перед нами красочный, в мельчайших подробностях вудуистский обряд, совершаемый колдуном над юной девушкой. В течение всей зарисовки - сполохи огня, освещающие испытуемую и руки вудуиста. Тем, кто не знает, что такое обряды вуду, не понять... Зрелище завораживающее, не дающее отвести глаза от экрана, магнетически притягивающее взгляд, позволяющее кожей прочувствовать все четыре стихии - воды, земли, воздуха и огня.
Хуан Карлос Табио - единственный кубинец из великолепной семерки, но снимает в эмиграции. Три года назад он присылал на ММКФ фильм "Рог изобилия" http://kolobok1973.livejournal.com/82103
Было бы, наверно, неправильно, говоря о Кубе, упустить ещё одну важнейшую составляющую кубинской жизни - католицизм. В последней новелле Лорана Конте пожилой кубинской бабушке во сне является Дева Мария и предписывает сделать в её комнате фонтан. Весь квартал перестраивает бабкин дом, закладывая бассейн с фонтаном, потом начинается шуиный и красочный праздник в честь Девы Марии, после которого бабуля тихо отходит в мир иной. Вот такая притча о человеческом предназначении и миссии.
Меня слегка напрягает образ Кубы в современном кинематографе - если для европейца и белого американца попытка представить Кубу заповедником дармового секса, транссексуалов и вудуистов вполне объяснима (столетия колониального прошлого в рукав не спрячешь), то подобные трактовки, выдаваемые соседями по континенту, вызывают легкое недоумение. Воистину, лучшим кубинцем в кино был и остается Калатозов...
Community Info