Pedro Almodóvar - La ley del deseo / Закон желания (1987)

Щенки альмодоваровой гомосексуальной сентиментальности выпущены на свободу. Сколько-то лет спустя они вырастут и станут псами. Тогда, во "Все о моей матери", Альмодовар умертвит себя в лице юного Эстебана еще до того, как тот вырастет и станет вторым Капоте. Сердце же его (Эстебана или Альмодовара?) восполнит пробел в холодной и бесчувственной груди Евы и Марго из "Все о Еве" - объектах бесконечной любви Альмодовара. Но пока не остыла кровь режима на мадридском асфальте (хотя нет, за двенадцать-то лет подостыла, поди), Альмодовар позволяет себе быть не столь утонченным, чтобы "опускаться" до трансплантообразных витиеватостей - мужчины любят мужчин без купюр, женщины в лице Кармен Мауры "причащаются" сменой пола (прежде чем обрести право оказаться "на грани нервного срыва"), хотя ненавистные бывшему работнику телефонной компании средства связи с внешним миром уже летают из окон вовсю. 

Авторский почерк уже ясно вырисовывается, хоть и а) слегка теряется на фоне кэмпа / бэ) делаем скидку на хиндсайт. 

Козел отпущения в лице "нормального испанского мужика" слишком прекрасен и слишком живописно получает по щам, чтобы отказаться от него в последующих фильмах ("Высокие каблуки", "Живая плоть" и Tэдэ, которого я еще не видел, но осмелюсь экстраполировать), хотя в более поздних фильмах он уходит на второй план (а точнее, уходит погулять с собачкой, пребывая в полном неадеквате и будучи фактически исключенным из истории). 

Элемент рефлексивного кино введен уже в начальной сцене, что заведомо разрушет квази-солипсизм фильма и кинематографа вообще, а также, как мы знаем, задает тон последующему стилю Альмодовара - за кадром фильма есть Испания, а за границами Испании есть целый мир. Не мир живет в фильме, а фильм живет в мире. 

"Говорящая" мизансцена Альмодовара еще не вылупилась, но уже становится ясно, что одним из его центральных выразительных инструментов является история о людях, заправленная жирной драматургической и кинематографической интертекстуальной начинкой. Оценить всю подоплеку "Человеческого голоса" Жана Кокто, к сожалению, не смог, ибо не читал (обещаюсь восполнить в ближайшее время), зато диалог с Хичкоком добавил добрую долю изюма в восприятие фильма. Камео в исполнении Альмодовара не оставляет сомнений - ищите и обрящете. Долго искать не пришлось: человек с гипсом, а чуть позже и Окно (!) совокупились в прекраснейшем мисридинге мировой киноклассики, не хуже многим известного мисридинга Уильямсовского и Казановского "Трамвая "Желание"" во "Все о моей матери".

(Как это часто бывает в случае Альмодовара) не рекомендуется к просмотру детям, а также взрослым, которые до сих пор думают, что "трахаться надо Так-то, а не Вот так", а также не в курсе, что на дворе 21-ый век, за плечами у нас модернизм с постмодернизмом, а значит, Викторианская эпоха давно приказала долго жить.