“Дирижер” Сокурова – антирелигиозный памфлет

Похоже, звание “духовного” режиссёра так крепко прилипло к Сокурову, что даже откровенно антирелигиозная лента многими была воспринята как очередная проповедь об обретении веры.

Если взглянуть на фильм без предвзятости, то мы увидим историю о людях, которые запретили себе любить, что привело к трагическим исходам. Что заставляет героев отказываться от любви? Фильм может дать на это внятные ответы, но только при условии, что воспринимается вне религий. При попытке “христианских” толкований нить рассуждений режиссера теряется, и всё действие превращается в противоречивое нагромождение религиозных аллюзий и необъяснимых поступков людей.

Если внимательно наблюдать за героями, отключившись от натуры и музыки, то видно, что в финале в них нет никакого раскаяния и нет обретения “веры”. Всё, что видит зритель - это недоумение раздавленных смертью людей, не понимающих ни причин, ни последствий происходящего с ними, и не знающих, как им жить дальше.

Но какой смысл снимать фильм, где все до единого действующие лица – не герои, а потерпевшие?

А может, фильм вообще не о них? Ведь все персонажи, включая даже того, кто самонадеянно управляет другими с помощью дирижерской палочки, на самом деле подчиняются другим, невидимым дирижерам.

Вполне возможно, что невидимые дирижеры – и есть настоящие герои фильма. Дирижеры - это догматы, рождающиеся из правил, понятий и условностей, которые люди придумывают и преподносят себе под разными заслуженными брендами – “религия”, “семья”, “работа”, “искусство”.
Иерусалим, вечный узел противоречий, город-котёл, в котором бурлят несмешивающиеся субстанции христианства, ислама, и иудаизма, - недаром выбран местом действия, потому что это столица религиозного догматизма. Стены Вечного Города становятся одним из ключевых образов картины. В духе Эйзенштейновского “мышления на экране” Сокуров обрамляет фильм последовательным показом одних и тех же кадров с фрагментами стен иерусалимских храмов, и эту “мысль” можно прочитать так: живые люди в центре противопоставлены каменным стенам вокруг них.

Постройка стен, видимых или невидимых - основной путь реализации догматов, способ отделить “своих” от “чужих” и защитить искусственный мир от мира настоящего. Храмы – пример видимых стен, но религиозные догматы создают, прежде всего, невидимые барьеры у людей в головах, не давая пробиться росткам живых чувств. Они порождают изоляцию и зачастую знаменуют собой гибель. В кульминации фильма фанатик взрывает себя в толпе людей другой веры. Начав с отделения будущего самоубийцы от неверных, религия в конце концов разлучила его с самим собой. Это логичный венец любой веры,  которая руководствуется законами свыше и перечеркивает людей. Хочу подчеркнуть, что для сюжета совершенно не важно, какой именно веры придерживаестся террорист, поскольку логика фильма лежит за пределами межрелигиозных противоречий.
Человеку свойственно отвергать любовь не только во имя религии, но и ради других искусственных конструкций. В фильме, помимо центрального сюжета о вере без любви, препарируются еще две истории.

Жена доходит до предела самоунижения, чтобы сохранить брак с мужчиной, который не любит её. Ценность брака для неё выше, чем любые истинные чувства.

Отец доводит сына до самоубийства, упорно настаивая на своей версии того, что он называет “труд” и “искусство”.

Так же как у сюжета с фанатиком, у этих историй нет светлого конца. Отец и нелюбимая супруга, - оба косвенные виновники человеческой смерти, - не находят себе ни утешения, ни искупления. Они совершают ряд рефлекторных действий (вроде закапывания записки в могилу сына), но так и остаются полностью дезориентированными.

Этот фильм – диагноз человечеству, увязшему в догматах и не слышащему своего сердца – единственного дирижера, которому должен подчиняться любой человек.

Гигантский оркестр может возносить к небесам божественную музыку, но что толку, если душа тенора, выводящего ангельские трели, сжимается от страха, подозрений и ненависти.