drugoe_kino

Пересмотрела лет 5 спустя после последнего и лет 15 спустя после первого просмотра. Восторг – тот же (только перевод попался другой, в кино и на видео-кассете был более качественный, и фразы, уже оставшиеся в памяти навсегда, типа «Это – работа для австралийца» - здесь провисали и огорчали невостребованностью). То есть тысячи фильмов, отсмотренные с той поры, не сделали этот фильм вчерашним и вторичным, или хотя бы – архаичным, таким бабушкиным сундуком, из которого только – полюбоваться на старину, а носить-то ничего уже, конечно же, нельзя. Наоборот! Такая симфония актеров, такие лица, такие диалоги и сценки, такая музыка! А реквизит! И этот полумрак, эта дымка, этот монструозный дом на краю мира – а мира –то, может быть, и нет уже… В общем, восторг, что и говорить. Но поразило сейчас меня другое.


Фильм снят в 1991 году. Ну, как бы памятном таком году великого перелома – для нас. (В мире-то, вроде бы, попозже отозвались последствия.) А фильм – про конец света. Про деградацию. Про варваризацию. Про мир, где люди, с одной стороны, продолжают слушать старую классику на оставшихся от другого времени патефонах, а, с другой стороны, вынуждены есть друг друга – в прямом и бесхитростном смысле. Потому что тот, кто распоряжается благами – Мясник, Хозяин Дома и его закромов – учредил такой порядок. И маму родную, если что – придется съесть. Ну, без энтузиазма и даже утирая слезы на глазах, но – так уж пришлось! Тут уж ничего не поделаешь.
Этот антиутопический аспект в середине 90-х, когда я смотрела фильм впервые – и когда все это происходило вокруг, ну, не с такой зоологической прямотой, но – очень близко (то есть старушек не ели, им просто Мясник распорядился не платить пенсий; и люди друг друга тоже – убивали не для того, чтобы съесть тело убиенного, а всего лишь – чтобы воспользоваться и завладеть собственностью) – как ни странно, тогда я его – (антиутопический аспект) - воспринимала как игру такую. То есть смешное и абсурдное допущение, нелепые и фантастические предлагаемые обстоятельства, которые веселые фантазеры и отвязанные выдумщики – Жене и Каро придумали, чтобы было интереснее нам показывать своих не менее причудливых персонажей.
И, что самое интересное, наверняка так оно и было. Они все придумали. То есть, когда они задумывали фильм, писали сценарий (сценарий еще Жиль Адриен им помогал писать) – ничего этого еще не было. То есть наверняка люди где-то убивали друг друга, резали и обрекали на умирание от голода и болезней, так было и есть, не было другого. Не было опыта расчеловечивания, что, собственно, нам показано. О чем, собственно, фильм. О сохранении человеческого во вдруг возникших нечеловеческих, обесчеловечивающих условиях. Ведь клоун и виолончелистка – это люди из «прекрасного далека», которым в фильме «Деликатесы» увы, оказывается прошлое. Смешить и радовать людей, обращаясь к их высоким чувствам с виолончелью или с музыкальной пилой в руках – в доме Мясника это может себе позволить только дочь Хозяина. Или вот такой – призванный на откорм клоун. До поры до времени.
Волшебство «Деликатесов» в том, что ничего этого совершенно можно и не видеть и не считывать, а фильм все равно будет радовать новизной и восхищать режиссерскими находками. Но все это в нем есть. И было туда заложено, когда еще не было опыта в мире вот этого расчеловечивания и архаизации, варваризации. Когда вдруг люди, которые читали книги, расшаркивались друг с другом и уступали старушкам место в трамвае, вдруг взялись за оружие и стали этих старушек подкарауливать в темных переулках. Ну, если, например, у этих старушек есть золотые украшения, квартиры или еще что. А уж про не-старушек – и говорить нечего: детей подкарауливаем, чтобы выкуп за них взять или продать на органы, взрослых – по бизнесу решить проблемы, и тот же выкуп, и шантаж – да мало ли оказалось забытых всяких способов поживиться…
Вот ведь французы, какие молодцы – веселая нация. Наши, уж если их посетит какое-нибудь ужасное предчувствие, то задвинут что-нибудь такое мрачное-угрюмое, типа «Посетитель музея» или «Письма мертвого человека». По мессиджу – тоже как бы в точку, но по форме – смотреть тяжело, грустно, грузит и оставляет в безнадежности. А французы это эсхаталогическое предвидение вот так переосмысливают – и выкладывают не менее ужасное по содержанию, но до чего же красивое и трогательное зрелище… И, все-таки, со счастливым концом. На него вся надежда.
Потому что, когда видишь всевозможные и многочисленные сбывшиеся кино-прогнозы (самый простой и зримый – это отсутствующие ныне на карте Нью-Йорка башни-близнецы), то вопрос о причинно-следственной связи с повестки дня не снимается, а встает, наоборот, во весь свой огромный рост: это они, кинематографисты-писатели-драматурги, видят своим сверхчувствительным внутренним взором то, что вот-вот должно случиться – и случится в любом случае? Или же – это их фантазия выхватывает из пространства вариантов, среди которых множество и не таких катастрофичных, вот этот самый провальный и неприятный вариант? А потом фантазия, помноженная на энергетическую подпитку от миллионов просмотров зрителями всего мира, воплощается в реальность? Ну, тут как бы мы дошли до основного вопроса философии, (что первично – материя или сознание?), так что дальше и ехать некуда. Кстати говоря, именно эти наблюдения – за сбывающимися кино- и литературными прогнозами – переносит этот как бы «скучный» и «заумный» вопрос (кстати, Библия во первых строках уверенно отвечает: «В начале было Слово»…) в обыденную повседневную плоскость: это кино сбывается или автор – ясновидец? Так что для меня кино именно этим – в пределе – обязательным отношением к основному вопросу – и является самым интересным в мире. Вот, «Деликатесы» - замечательный тому пример.