“Романтическая дилогия” – определение во многом условное и спорное, однако же первые два фильма одного из лидеров американских “независимых” Хэла Хартли (“Невероятная правда” и “Доверие”) кажутся мне похожими и дополняющими друг друга ровно настолько, что выделять один из них, не упоминая при этом другой, действительно сложно.
Зачин “Доверия” (Trust, 1990) потянет на "пилот" неслабого мелодраматического сериала.
Уже в первые пять минут фильма юная старлетка Мария (Эдрианн Шелли) сообщит родителям две равновеликие по значению новости: о том, что беременна и о том, что бросает школу.
Во время кратковременной ссоры пощечина от Марии достанется ее отцу, который незамедлительно погибнет от сердечного приступа.
В это время на противоположном фланге хмурый сборщик компьютеров по имени Мэттью (Мартин Донован), лет тридцати, в пиджаке и с ослабленным галстуком, со скандалом уйдет с вконец доставшей его работы.
Уйдет и потому в том числе, что явно не ладит с коллективом, из всех возможных аргументов своей правоты по техническим и прочим вопросам предпочитая хлесткие удары в живот.
У парня свои нелады в семье: помешанный на чистоте деспотичный отец-одиночка (Джон Маккей) выдвигает примерно те же самые весомые аргументы, заставляя отпрыска совершать уборку по дому.
Повинуясь логике жанра и авторской воле, два одиночества, Мария и Мэттью, неуклонно движутся навстречу друг другу, но вот окажутся ли счастливы - вопрос открытый.
Для тех, кто подумает, что случайно наткнулся на целомудренный американский римейк малоизвестного творения Альмодовара, титры "фильм Хэла Хартли" послужат разъяснением; для посвященных же - индульгенцией слегка нестандартного развития событий. Признанный интеллектуал и любитель поиграть в жанровое кино, которое принципиально снять не в состоянии, Хартли давно уже застолбил за собою статус "инди-классика", одного из самых оригинальных режиссеров США, фактически культурных достояний, потому как ни на какие кассовые сборы продюссерам рассчитывать и не приходится.
При всей специфичной известности и фестивальном признании, Хартли с трудом наскребает денег на очередное произведение, с каждым новым одновременно зрителей или отсеивая, или влюбляя в свой мир ничего не подозревающих о нем неофитов.
С точки зрения скрупулезного взращивания собственной космогонии, ненавязчивого самоцитирования и исследования "другой", "одноэтажной" Америки в своем творчестве наследует идеям “молочного брата” или “духовного гуру” в лице Дэвида Линча.
Как и седовласый маэстро макабра (оба - выпускники художественных школ) в кино Хартли большое значение уделяет цветовой гамме, деталям-фетишам, мифотворчеству о "простых американцах", "невинных душах" и "соли земли" с излюбленным типажом "ангельской девушки": у Линча воплощаемым в Лоре Дерн, у Хартли - в Эдриенн Шелли.
Да и пригород Нью-Йорка - Лонг-Айленд, место обитания чудаковатых аборигенов из его ранних фильмов, при ближайшем рассмотрении с легкостью вписывается в определение компактного "мини-Твин Пикса".
Различие, однако, видится в том, что если Линч снял по-настоящему трогательный, честный и незамутненный рассказ о простых американцах, лишь ближе к закату творческой зрелости ("Простая история",1999), Хартли же подобные "простые истории" снимал, наоборот, в начале карьеры, с годами постепенно усложняя их, искусно доводя до абсурда, с переменным успехом перевариемого.
Зернышко иррациональности и одновременно подсказка, как метко определять творческий стиль автора, содержались уже в сюжете и самом названии дебютной "Невероятной правды" ("The Unbelievable truth", 1989).
Рассказ о любви непутевой школьницы (вновь Эдриенн Шелли), которая мечтала стать топ-моделью, и еще одного хмурого парня (на этот раз автомеханика), вернувшегося из тюрьмы начинать новую жизнь, постоянно балансирует на грани "очевидного-невероятного".
Не в последнюю очередь из-за того, что пресловутые "простые люди" у Хартли выходят не без доли лукавства.
Часто напыщенно они изъясняются пространными “шекспировскими” монологами, малопонятными "беккетовскими" диалогами, так и норовят упасть в обморок, с кулаками броситься в драку, разнести дверь или обнять друг друга, сохраняя все то же непроницаемое выражение лица.
До конца сложно с уверенностью судить, слабости ли это режиссуры и недостатки актерского мастерства, или же - тонкая игра, заговорщицкое подмигивание "для своих", где каждый неловкий или "невероятный" поворот сюжета просчитан с миллиметровой точностью и должен сопровождаться понимающей улыбкой.
Такое кино кажется абсурдным, странным, но для достижения своих целей Хартли не прибегает к философской эзотерике, не нагоняет мистического тумана и тем более не стремится изображать американские пригороды "рассадниками пороков" или “центрами вселенской скуки”.
Слегка неуклюжие, “шитые белыми нитками”, снятые на мизерные средства сюжеты Хартли полны воодушевления и надежды.
Режиссер если и высмеивает своих же героев, то добродушно, давая каждому из них шанс на внутреннее перерождение.
Так, в течение обеих лент интересно наблюдать за постепенной моральной трансформацией главных героинь.
В комнате Одри из "Невероятной правды" красуется постер с однодолларовой купюрой, а все уморительные разговоры с отцом о будущем строятся в форме торга с позиций "что ты мне за это дашь?"
Фатальная же ссора Марии с отцом в "Доверии" также начинается с сакраментального "дай мне пять долларов".
Впоследствии обретенная любовь поможет двум девушкам и заново взглянуть на самих себя.
"Я больше не боюсь носить очки и выглядеть, как библиотекарша", - фразу Марии для авторских идей посчитать можно определяющей.
Хартли не стесняется показывать счастливых аутсайдеров, борется со стереотипами, доказывая – нет высших ценностей, кроме искренней любви и помощи ближнему.
Однако сознательно избранная форма гротеска, художественной избыточности помогает режиссеру избегать обвинений в сентиментальности или занудном морализаторстве.
"Поборник гуманистичеких идеалов", как отозвались бы о нем советские публицисты, Хартли, есть подозрение, как почти всякий западный интеллектуал, не чужд идеям "левого" толка.
Впрочем, гражданских манифестов а-ля Спайк Ли или Оливер Стоун ждать не приходится: максимум колоритный папаша-бомбист из “Простых людей”(The Simple Men, 1992) (вновь Джон Маккей) или фразочки, вроде "ты-плотник, Иисус-плотник, он был “левак”, поэтому я люблю плотников."
В дальнейшем фильмы Хэла Хартли будут обрастать все менее правдоподобными героями и все более безумными ответвлениями действия.
Вспомним монахиню-порнозвезду, из "Игр дилетантов", поэта-мусорщика с Нобелевской премией из "Генри Фула", самого бунтаря Генри Фула, историю, как Иисус и Пи Джей Харви спасали мир в "Книге желания", ну или совсем сказочную - про монстра и его девушку из "No Such Thing".
Все эти произведения, безусловно, не лишены оригинальности подачи, тонкого юмора или потаенных интеллектуальных игр, но кажутся отчего-то мертвее, искусственнее первых двух.
“Доверие” и “Невероятная правда” как пример органичного сплава прямодушной открытости и “высоколобой” иронии - фокус, который в кино встречается нечасто, удается далеко не всем и не всегда.
Оттого и еще более художественно ценен.
Community Info