Фильм начинается с панорамы военных действий. Из под взрывающихся комьев земли вырывается человек, второй, третий — еле пробивающихся к орудию. Почти документальные кадры военной хроники. Пушка готовится к ответному выстрелу… И тут крупным планом мы видим лицо солдата… и «эта дурацкая пушка не стреляет».
Больше всего, помимо мощной антимилитаристской идеологии, в фильме подкупает какая-то подчеркнутая детскость, наивность восприятия политических событий так называемым «малень-ким человеком». Еще несколько минут, и героя накрывает густая, как туман, завеса дыма.
Здесь он похож на ежика в тумане, который потерялся и вдруг остался один на один с самим собой… А потом он еще и извинится перед врагами, с которыми столкнется случайно. Образ чаплинского бродяжки на войне выглядит так же нелепо, как не вяжутся лица мальчиков с военной формой на фотографиях второй мировой войны. Это тот же Симплициус Симплициссимус Гриммельсгаузена, тот же бравый Швейк Ярослава Гашека; «простак простейший», Иванушка-дурачок, угодивший в воронку жестких политических событий. Образ, как и сама ситуация, к сожалению, вечные…
Военные и послевоенные дни как будто будут представлены через простое народное сознание на протяжение всего фильма, за исключением первых и последних его кадров, в которых ни режиссеру ни зрителям не до смеха. Сам Гитлер вдруг предстает в образе избалованного ребенка — ни дать ни взять — наследник престола, бывший инфант, с детства избалованный вниманием придворных, который ни шагу не может сделать без вмешательства придворного советника (не так страшен Гитлер, как его Геббельс). Ещё только корону набекрень надеть — в довершение знакомого образа. Таков же и его соратник-хулиган Мусолини-Наполони, который оказался еще более ушлым и избалованным, чем Хинкель. Оба диктатора оказываются такими же «маленькими людьми», которые без конца спотыкаются, пока бегают по залам дворца, случайно наедаются горчицы вместо клубники и главное, также не понимают, что происходит вокруг них...
Приемы создания комизма Чаплин также заимствует из народной комедии — комедии положе-ний. Узнаются скоморошечьи представления, где Петрушка, Арлекин, другие узнаваемые герои кукольных представлений дубасят друг друга палками, бьют со всей силы ногой под зад. Здесь же — типичный Чаплинский прием — огреть врага сковородкой по голове, обязательно задев при этом по ошибке и положительного героя, малярной кистью разукрасить врагу морду. Кидание тортом в лицо тоже считается приемом далеко не новым... Но эти знакомые приемы здесь не кажутся избитыми или пошлыми, потому что узнается традиция площадного театра и карнавала…
Комичны, доходящие до Хармсовского абсурда сцены с речью Хинкеля, когда аж микрофон про-гибается от голоса великого диктатора, сцены с выкручивающимися стульями (идея сцены появилась во время встречи Чаплина с королём Бельгии, который также намеренно садился на стул с более высокими ножками, чем был у Чаплина), особенно полюбился эпизод, когда диктатор залезает от ложной скромности на штору… Здорово показан и график великого человека: у которого на все 1-2 минуты в день — заскочить попозировать скульпторам, обнять и бросить секретаршу, сыграть на пианинке…
Чаплин не боится задерживаться, смаковать каждую сцену. Так до целого сюжета разворачивает-ся сцена игры с воздушным шаром. Отдельный клип – сцена бритья под музыку. Или сцена со сломанным стулом, когда парикмахер в образе Хинкеля заходит на трибуну и падает; а потом чиновники долго возятся с этой мебелью, передавая стулья друг другу. Все это создает ат-мосферу фарса обычной жизни…
Огранка всего этого — потрясающий талант Чаплина-актера, чувствующего и передающего наряду с грубыми «поджопниками» мельчайшие оттенки чувств человека; мимика и чувство меры и такта просто невероятные…
На самом деле, этого фильма этого могло и не быть. И не только потому, что после своего выхода на большой экран в 1940 году, он постоянно подвергался нападкам со стороны политиков. Все дело в том, что Чаплин не знал настоящего ужаса геноцида. В своей автобиографии намного позже, Чаплин напишет: «Конечно, если бы я знал тогда о подлинных ужасах немецких концлагерей, я не смог бы сделать "Диктатора", не смог бы смеяться над нацистами, над их чудовищной манией уничтожения…»
К сожалению, реальный Гитлер был далеко не сказочным персонажем… Уже в середине тридца-тых годов в воздухе снова носилось предчувствие мировой войны, которое особо остро пережи-вал Чаплин: «Я не испытываю особого уважения к тем, кто вовлекает нас в беду. Я не хочу, чтобы мне указывали, кого я должен убивать и за что я должен умереть, - и все это будто бы во имя патриотизма. <…> Поэтому я не хочу ничем жертвовать во имя политики, если только сам не поверю в ту цель, которую она преследует. Я не хочу быть мучеником во имя национализма и не желаю умирать ни за президента, ни за премьер-министра, ни за диктатора…» Замысел фильма начался с гитлеровских усиков, форма которых по чистой случайности совпадала с усиками классического чаплинского амплуа (Чаплин даже называл Гитлера плагиатчиком образа). Так возникла идея произнести речь как бы от лица Гитлера, но в то же время и от себя. Помимо усиков их объединяло и другие совпадение: Чаплин и Гитлер родились в апреле 1889 года с разницей в четыре дня.
Съёмки начались в сентябре 1939 года, через неделю после начала Второй мировой войны. Через шесть месяцев, к моменту окончания съёмок фильма, Франция уже была захвачена нацистами. Речь в конце фильма была введена в сценарий уже во время съёмок. Несмотря на злободневность, фильм выходил тяжело. Чаплину постоянно угрожали, ругали, обещали разбомбить кинозал, в котором он хотел впервые представить свой фильм (все это он делал на собственные деньги, потому что фильм был политически опасным и был запрещен). (В Советском Союзе он также долгое время был запрещен из-за сталинской цензуры.) Чуть позже у Чаплина начались проблемы с Белым домом, после чего его выставили из Америки. Немногим меньше остро ругались кинокритики. Критиковали заключительную речь в фильме. Возможно за то, что в ней уже не было художественных образов, за то, что Чаплин говорил там уже от своего лица и прямым текстом. Но именно эта речь и подкупила зрителей. Как всегда подкупают такие ситуации, когда тот, кто должен по идее оставаться за кадром, вдруг больше не может молчать и прорывается в кадр с обличительной речью. Когда посреди художественного текста вдруг врезается голос автора, который больше не может молчать, скрываясь за масками героев… Когда он вдруг обращается к своему зрителю/читателю/собеседнику напрямую…
«Извините меня, но я не хочу быть императором. Не мое это дело. Я не хочу никем править, не хочу никого завоевывать. Мне бы хотелось, если возможно, помочь каждому — и еврею и не еврею, и черному, и белому.
Мы все хотим помогать друг другу - так уж созданы люди. Мы хотим жить и радоваться счастью ближнего, а не его горю. Мы не хотим ненавидеть и презирать друг друга. В этом мире хватит места для всех. Наша добрая земля плодородна - она легко прокормит нас всех.
Жизнь может быть свободной и прекрасной, но мы сбились с верного пути. Алчность отравила души людей, разделила мир ненавистью, ввергла нас в страдания и кровопролитие. Мы все на-ращивали скорость, и заперли себя в темнице. Машины, которые дают изобилие, оставили нас в нужде. Наши знания сделали нас циничными, наша рассудительность сделала нас холодными и жестокими. Мы слишком много думаем и слишком мало чувствуем. Нам нужна человечность больше, чем машины; и больше, чем рассудительность, нам нужна доброта и мягкость. Без этих качеств жизнь превратится в одно насилие, и тогда все погибло.
Самолеты и радио сократили расстояния. Сама природа этих открытий требует от человека доброты, призывает ко всеобщему братству, к единению всех людей на земле. И даже сейчас мой голос достигает слуха миллионов во всем мире - миллионов отчаявшихся мужчин, женщин и маленьких детей, несчастных жертв той системы, которая заставляет пытать и заключать в тюрьму невиновных. Тем, кто может услышать меня, я говорю: "Не отчаивайтесь!" Бедствие, которое нас постигло, порождено судорогами алчности - озлоблением людей, которые боятся прогресса
человечества. Но и ненависть людская преходяща, диктаторы погибнут, а власть, которую они отняли у народа, вернется к народу. И до тех пор, пока люди умирают за нее, свобода не погибнет.
Солдаты! Не поддавайтесь этим бестиям, которые презирают вас, делают вас рабами, управляют вашей жизнью, приказывают вам, что делать, о чем думать и как мыслить! Тем, кто муштрует вас, сажает вас на паек, обращается с вами, как со скотом, и использует вас, как пушечное мясо! Не поддавайтесь этим чудовищам, людям-машинам, с механическим умом и механическим сердцем! Вы не машины! Вы люди! С любовью к человечеству, которая живет в ваших сердцах, нельзя ненавидеть! Ненавидят лишь те, кого никто не любит, - лишь нелюди и нелюбимые!
Солдаты! Не сражайтесь за рабство! Деритесь за свободу! В семнадцатой главе Евангелия от Луки сказано, что царствие божие внутри нас - не в одном человеке, не в особой группе людей, а во всех людях! В вас! Вы, люди, обладаете властью - властью создавать машины! Властью созда-вать счастье! Вы, люди, обладаете властью сделать жизнь свободной и прекрасной, сделать эту жизнь изумительным приключением. И поэтому, во имя демократии, давайте используем эту власть, давайте объединимся! Давайте вместе бороться за новый мир, за хороший мир, который даст людям возможность работать, который даст юным будущее, а старым обеспеченность.
С помощью таких обещаний пришли к власти звери. Но они лгут! Они не выполняют своих обещаний и никогда не выполнят! Диктаторы освобождают себя, но порабощают народы. Давайте бороться за освобождение мира, за уничтожение национальных барьеров, за уничтожение алчности, ненависти и нетерпимости. Давайте бороться за мир разума, за мир, в котором наука и прогресс создадут всеобщее счастье! Солдаты, объединимся во имя демократии!
Ханна, ты слышишь меня? Где бы ты ни была, посмотри в небо! Посмотри, Ханна! Тучи рассеи-ваются! Сквозь них прорывается солнце! Мы выходим из мрака на свет! Мы входим в новый мир, и он добрее, - в мир, где люди преодолеют свою алчность, ненависть и жестокость. Посмотри в небо, Ханна! Душе человека даны крылья, и он, наконец, взлетает в небо! Он летит навстречу радуге - свету надежды! Выше голову, Ханна! Взгляни в небо!"
Community Info