Даже те, кто сегодня охладел к творчеству Питера Гринуэя, помнят, сколь свежими казались его работы в начале 1990-х, когда они беспрепятственно и оперативно стали доходить до постсоветского зрителя, — какой это был праздник и для глаз, и для ушей (последнее — благодаря музыке Майкла Наймана). Художник по первой профессии, Гринуэй наполнял свои картины чрезвычайно яркими, эффектными как визуально, так и пластично, персонажами.
В сущности, каждый из его фильмов, как полно-, так и короткометражных, — это своего рода каталог цитат и образов из разных культур и эпох, оживленный театрально-кинематографическим методом. Именно эти качества присущи его самым известным лентам — «Повар, вор, его жена и ее любовник» (1989), «Книги Просперо» (1991, по «Буре» Шекспира), «Дитя Макконы» (1993). Его склонность к беспрерывному цитированию, играм с разными визуальными языками, острая ирония, безусловно, давали основание причислять его к постмодернистам, и уже поэтому он воспринимался как шокирующий и даже радикальный. Однако поток информации ширился, на экраны прорывались еще более изысканные режиссеры, и цветные фантазии Гринуэя стали понемногу блекнуть. Наконец, стиль сработал против его автора: постмодерн закончился, появилась потребность в новых приемах, а их еще необходимо было придумать. Или — вспомнить хорошо забытые старые.
Уже первые кадры «Тайн «Ночного дозора» напоминают Гринуэя двадцатилетней давности, периода «Повара, вора,..» и «Ребенка Макконы». Все крайне театрализовано, натурных съемок — минимум, вставные экраны или титры отсутствуют. Действо разворачивается на огромных подмостках, где среди собственных оживших кошмаров мечется обнаженный и беззащитный главный герой. Рембрандт у Гринуэя — прежде всего человек. Великий художник любит хорошеньких женщин, его личная жизнь полна страстей, он довольно предприимчив, блюдет свою выгоду, а также с галльской легкостью сыплет остротами. Кстати, диалоги заметно оживляют привычный стандарт. Если ранее тексты гринуэевских фильмов напоминали культурологические монологи, иногда сдобренные бытовыми фразами, то теперь персонажи довольно непринужденно рассуждают о политике, торговле, финансах, военном деле, любви и т.п. Однако выстроить связный разговор удается редко — вновь и вновь словесные дуэли трансформируются в искусствоведческие экскурсы либо в перечисление синонимов одного и того же слова (в последнем случае сие лексикографическое упражнение, очевидно, подменяет эмоциональный взрыв, который должен был быть озвучен немного по-иному).
Ход в духе современности — художественная конспирология, до абсурдности растиражированная «Кодом Да Винчи». Гринуэй старается погрузить героя, насколько это возможно, в контекст эпохи: XVII век, Голландская республика как первый островок буржуазной цивилизации в мире. Полотно «Ночной дозор» в интерпретации Гринуэя предстает как разоблачительная аллегория — на нем изображены участники коварного заговора, включавшего в себя и финансовые махинации, и грязный разврат, и даже убийство; каждый жест, каждый персонаж — это доказательство преступления, обличение в грехе тех якобы почтенных господ, которые позировали Рембрандту. Увы, детективная тема не получает развития, а остается сугубо субъективной интерпретацией, не худшей и не лучшей, чем те, которыми уже обросло знаменитое произведение. Драматургия очень неровная — складывается впечатление, что, заявив мотив заговора и его раскрытия, режиссер просто не знает, что же делать с этим сюжетным приключением, а финал фильма и вовсе невыразителен.
В чем Гринуэй более всего предсказуем, так это в работе с исполнителями. Мартин Фримен (Рембрандт), Эва Биртистл (Саския), Эмили Холмс (Хендрике), вероятно, хорошие актеры, однако утверждать это наверняка трудно. Выдающейся игры, психологических нюансов, красоты жестов и мимики от них не требуется; все, что нужно от человеческих тел, — это чтобы они не выпадали по цвету и местоположению из композиции кадра, которая, в свою очередь, чаще всего напоминает ожившие репродукции творений мастеров Возрождения. Крупные планы, собственно говоря, и призванные раскрывать характеры героев, в такой эстетике не работают. Достаточно примитивных ракурсов: актер анфас, актер в профиль. Настоящая перспективная глубина кадра отсутствует, камера (оператор Рейнер ван Бруммелен) двигается очень правильно, без малейших рывков. Все плавно, величаво, перпендикулярно.
Одним словом, Гринуэй как Гринуэй. И лучше всего его режиссура срабатывает именно тогда, когда один из персонажей в финале озвучивает его собственные идеи о «Ночном дозоре»; рассматривать при этом саму картину, которая и является главным героем эпизода, очень интересно. Отсюда и ответ на вопрос об аудитории фильма — «Nightwatching» просто создан для почитателей Рембрандта и в целом позднеренессансной живописи; не оставит равнодушными он и непоколебимых поклонников творчества самого режиссера. В этом секрет феномена Гринуэя — фактически он стал постановщиком для профессиональной искусствоведческой, но отнюдь не кинематографической публики; даже бесконечно повторяя самого себя, он не потеряет этого признательного зрителя, так как остается ярким, познавательным и чертовски старомодным.
Дмитрий Десятерик
Community Info