Последние дни (Last Days)

Надевая на измученное, потерявшую душу тело сначала женскую комбинацию, на нее – знаменитый красный свитер, на свитер - помятую грязную куртку с капюшоном, затем - последний штришок, очки «киськины глазки; он словно в отдалении, на рубеже сна и яви – нервный с глазами, полными усталости; снаружи - молодость, а внутри - старость. Этот образ, который при первой встрече покоряет искренним обаянием и недетским пофигизмом ближе к концу начинает постепенно вызывать раздражение, одновременно притягивая и отталкивая, безупречно реализует авторский замысел. Ван Сэнт крупными художественно-кинематографическими  «мазками» бережно передал атмосферу ледяного равнодушия: пока по СМИ вовсю смакуют трагичные события, под бодренькую песенку копы небрежно кидают холодный труп известного музыканта. В этой сцене потрясает не столько сама смерть, на которой люди «висят», как елочные игрушки, сколько реакция людей, считающих себе друзьями Блейка: они где-то там за горизонтом непринужденно беседуют и чувствуют себя совершенно спокойно, и именно эта их привычка – самое страшное зло.

Вряд ли  фанаты, да и близкие кумира простили  Ван Сэнту масштабы такого надругательства. Все-таки возрождение легенды – занятие тяжкое и неблагодарное, тем более когда режиссера отличает острота видения. Он словно держится в стороне от «Последних дней», и от этого сюжет предстает еще более трагичным. Великолепный Майкл Питт, проживший эту роль, в кадре играет не лицом, а согнувшейся спиной, пытающейся безуспешно нести тяжким грузом неразрешенные проблемы с пометкой «попробуй-ка собери свою развалившуюся жизнь». Специально написанная Майклом Питтом для фильма безумно лиричная песня Death to Birth, буквально пропитана глубоким холодным отрешением от реальности, которое еще больше распаляет наше сознание и приводит к печальному финалу. Так не может петь человек. Это не для нас, это для него, словно трехминутный крик души и выдернутая струна. Понять не дано, но прикоснуться вполне по силам…